Для постсоветских реалий норма, когда предержащий власть или просто очень богатый человек совершает насилие и продолжает жить как ни в чем не бывало. Он может быть оправдан судом, может исчезнуть, получив подписку о невыезде, может из подозреваемого превратиться в свидетеля. Иногда за преступление его могут сместить с занимаемой должности, еще реже – дать условный срок. Интересно, о чем думают “друзья” таких людей, когда отмазывают их от содеянных мерзостей – “Выполняю обязательства”, “Отдаю долг”, “Укрепляю связи”? Скорее всего они просто помогают “своим” защититься от “чужих”. Как бы эти паразиты между собой не называли борзых пострадавших, для своего душевного комфорта они видят их мерзкими людишками, серым быдлом и дрожащими тварями. Это нечто сродни логике забойщика, недовольного животным, оказавшим сопротивление при попытке пустить его на мясо: скотина это раб, не смеющий бунтовать.

Дети господ, не осознающие всей цены власти и риска ее потерять, относятся к делу еще проще. Для них окружающие люди даже не твари, а просто неодушевленные предметы или препятствия, которые можно купить, выбросить или уничтожить Заигравшиеся мажоры не имеют родительского влияния и связей, и их отмазывают только потому что они “свои”.

Если для того, чтобы оправдаться перед “своими”, много фантазии не нужно, то для суда перед широкой общественностью прибережен особый козырь. Обратите внимание на то, как оправдывают николаевских насильников: “они не виноваты, она сама пришла, сама дала, сама спровоцировала”. То есть, фактически, в совершенном насилии обвиняется сама жертва, поскольку она… женщина, не следовавшая традиционным нормам полового поведения. Удивительно, но часть консервативной общественности, осуждающей насилие, ведется на это, повторяя: сама виновата! 

В социальных сетях можно почитать более развернутые обоснования, почему Оксана Макар сама заслужила такую участь. Все аргументы сводятся к тому же – если женщина “гуляет”, преступая патриархальное табу, значит она становится вне закона и ее можно “наказывать” изнасилованием, избиением и смертью. Защитники николаевских мажоров ловко съезжают на гендерный аспект, действующий на широко распространенное сексистское сознание как красное знамя на фашиста (sic!):

“Вот вам урок девушки, нефиг нажератся в клубах а потом к незнакомцам идти на квартиру “музычку послушать”, большенство просто отебут а потом и такие уебки попадутся!!!!!”

“Луче бы вы так беспокоились за детей больных раком) чем о не воспитанной девушке, которая перебрала алкоголя и поехала домой к незнакомцу.”

“Вменяемые люди не ходят трахаться к троим незнакомым пьяным парням на хату.”

“Это пиздеж. а девке надо было думать: 3 пацана приглашает выпить кофе ночью . или она расчитывала на это. или она тупая.”

“Девочка из подгуляной семьи неужели не видно,стоит только на маму посмотреть и все станет ясно,глупая по-этому и пошла с тремя,головой думать надо а не одним местом! нечего провоцировать ублюдков своим распущенным поведением.”

Такие реплики слышны и от мужчин, и от женщин. При чем последних не смущает, что они могут стать такими же жертвами, пусть даже и в более целомудренных обстоятельствах. Повторяя заезженные сексистские стереотипы про “сама виновата!”, они не только помогают господам-насильникам, но и укрепляют свое второсортное гендерное положение.

“Девочкам надо быть немножко скромнее. Я всегда отрицательно отношусь к девочкам, которые сами подсаживаются в кафе, а потом идут на ночь с ребятами. Их же не книжки читать, не кофе пить зовут!” – говорит, наконец, мать Артема Погосяна, одного из насильников.

То есть, не людям надо быть немножко скромнее, а именно девочкам. Им нельзя самим появляться в обществе, нельзя выпивать с незнакомыми людьми, нельзя вести независимую половую жизнь. На мальчиков-мажоров, очевидно, это правило не распространяется. Им можно подсаживаться в кафе, идти на ночь, а потом насиловать и убивать.